Федька. Ничего-с.
Беневольский. Ты врешь.
С ней будут нам сиять,
Дни мирны ублажать
Души и чувств прельщеньем,
Как легким сновиденьем…
(Федьке.) Понимаешь ли ты? сновиденье?
Федька. А кто их поймет? мне давеча такая дурь во сне привиделась! что ваши вирши!
Беневольский. Хочешь ты слушать или нет?
Федька. Как вы приказать изволите.
Беневольский. Так слушай же и молчи! (Продолжает читать.)
И мрачных мыслей сын
С мечтою не один;
Он преплывает море
Туманных бурных дум,
От коих взор и ум
Смущеньем цепенеют.
(Федьке.) Скажи правду: страшно ли это?
Федька. Страшно-с.
Беневольский. Ты понял что-нибудь?
Федька. Ничего не понял-с.
Беневольский (с радостью). И этот дар возбуждать ужас самой незначущей, часто непонятной мыслию, – он неизвестен был доныне: это свежий листок, вплетенный в венец поэзии. (Продолжает.)
Ах! скоро ли приспеют
Те дни, златой тот час,
Когда любовь отрадой
Появится для нас
С надеждою-усладой?
Надежда! ты осталась со мною, прелестная!
Федька. Нет, барин, надежда плоха. Дайте рассказать, что здесь без вас приключилось.
Беневольский. Молчанье, повторяю я, не раскрывай рта, пока тебя не спросят. (Продолжает.)
Как обновленный свет
Собой украсит роза?
Гвоздика, милый цвет,
Тюльпан и тубероза
Узорчатым ковром
Блеснут пред томным взором?
(Федьке.) Сколько цветов поэзии! А?
Федька. Нечего сказать, что много цветов-с.
Беневольский. Цветы поэзии! Кто вас не чувствует? (Федьке.) Не прерывай же меня. Где, бишь, я остановился? да… «пред томным взором…».
Как чистых муз собором
Восторженный в эфир,
Я беспредельный мир
Слию с непостижимым?
(Федьке.) Ты зеваешь, бесчувственный?
Федька. Виноват, сударь, у меня обычай такой: как мне зачнут сказки читать, так и задремлется, – еще бывало смолода, как наш дьячок, слово в слово такой же мастер, как и ваша милость…
Беневольский. Прочь со своими сравнениями, в пыли таящаяся душа! прочь, пока гнев не совсем овладел мною. (Федька отходит, садится на сундук и засыпает. Беневольский продолжает читать.)
Дотоль, рука с рукой,
Мы по стезям незримым
Спешим, о друг! с тобой
К бессмертью, в бесконечность!
А там! – награда… вечность!
И это я написал! это излилось из моего пера! – Федька!.. Он спит, жалкий человек! вместилище физических потребностей!.. И все люди почти таковы! с кем я ни встречался здесь в столице, ни один не чувствует этого стремленья, этого позыва души – туда! к чему-то высшему, незнаемому! – Но тем лучше: как велик между ими всеми тот один, кто, как я, вознесен ввыспрь из среды обыкновенности! – Рука фортуны отяготела надо мною, я проиграл мои деньги, но дары фантазии всегда при мне, они всё поправят. Вельможи, цари будут внимать строю моей лиры, и золото и почести рекою польются на певца. Но я ими не дорожу, я доволен одною славою, уделом великим.
Те же и Швейцар.
Швейцар. Скоро ли, сударь, опростаете квартиру?
Беневольский. Что такое?
Швейцар. Скоро ли вы изволите отселе выбраться!
Беневольский. Пожар? неужли пожар? Федька! мои бумаги! спаси мои бумаги! в них всё мое богатство.
Швейцар. Нет, сударь, бог милостив, еще ничто не горит.
Беневольский. Нет? что ж ты сказал?
Швейцар. Я спрашивал, скоро ли вы отселе съезжаете?
Беневольский. Разве тебе Александр Петрович велел?
Швейцар. Нет, он об вас ничего не приказывал; а уж как он изволил отправиться в деревню, а барыня съехала на дачу, так когда вы опростаете комнату? я бы запер.
Беневольский. Не может быть. Как это? давно ли? так скоро? будто Александр Петрович уехал?
Швейцар. Изволил уехать.
Беневольский. В деревню? далеко ли?
Швейцар. Вотчина его Прилиповка в Костромской губернии, верст отселе девятьсот с десятком, да в Рязанской село Потешное, верст будет побольше тысячи, да около Нижнего барынина деревня Березовка, деревня большая, тоже душ тысячи с полторы.
Беневольский. В которую же он теперь уехал?
Швейцар. Да бог весть, люди надвое говорили.
Беневольский. Неужли он ничего не приказывал перед отъездом?
Швейцар. Изволил крепко наказывать, чтоб штучные полы везде починить, где расклеились, да люстру из галдареи вынести…
Беневольский. Да обо мне что?
Швейцар. Об вас он ничего не приказывал.
Беневольский. Верно, ты не знаешь; кто еще в доме есть, кроме тебя?
Швейцар. Ни одного живого человека: барыня шестерых людей забрала с собою на дачу, а остальные кое-куда разбрелись.
Беневольский. Что ж мне делать?
Швейцар. Как станете перевозиться, дайте мне знать с вашим человеком: надо будет здесь убрать после вас.
Беневольский. Зачем же мне переезжать?
Швейцар. Барин крепко наказывал, чтоб здесь никому не оставаться, что-де комнаты все станут заново расписывать.
Беневольский. И мне велел переезжать?
Швейцар. Об вас он ничего не приказывал. (Уходит.)
Беневольский, Федька.
Беневольский. Федька! Федька! беспросыпный! негодяй!.. вставай! проснись!
Федька (впросонках). Левей, Алёха…
Беневольский. Несносная тварь! вставай! вставай!
Федька (протягиваясь). Что, сударь? ась?
Беневольский. Ты спишь, мерзавец, и не говоришь мне, что все отсюда уехали и мы с тобою одни остались в опустелом доме!..
Федька. Вишь, сударь, я не раз принимался вам докладывать, да поди-ко вы с вашими виршами не давали слова вымолвить.